Главная» Советы специалистов» Методическая страница» Читаем детям» в. основная мысль текста в том, что в январе наступает ые белые ёёые сидят, лежат и лес. Рассказ Николая Сладкова. Январь? месяц больших молчаливых снегов. Прилетают они всегда вдруг. Вдруг ночью зашепчутся, зашепчутся деревья? что-то творится в лесу.
Биография Н. И. Сладкова
Январь − месяц больших молчаливых снегов. Сайт Мировой Поэзии и Прозы Декламации Павла Беседина Николай Сладков — Рассказы детям. Рассказы Сладкова Н.И. о животных включены в школьную программу. В них он пишет о том, как неповторима жизнь природы, о разнообразии окружающего нас мира. автор: Николай Сладков. Полный текст, читать онлайн. Январь − месяц больших молчаливых снегов.
Николай Сладков — Январь: Рассказ
Бормочет, стрекочет, вскрикивает, пищит. Ну чудеса! Первый раз в жизни слышу песню сороки. Выходит, что птица сорока думала про то же, про что и я, человек! Ей тоже петь захотелось. Вот здорово! А может, и не думала: чтобы петь, не обязательно нужно думать. Весна пришла - ну как не запеть! Солнце-то всем светит, солнце всех греет. Всякий путешественник терпит невзгоды. И упорные, бывает, сдают.
Но есть путешественники беззаветные, непоколебимые, просто отчаянные. О них я подумал, когда увидел на снегу паучка. Вот он - чёрная точка рядом с лыжнёй. Ножки поджаты, мёртвый, оцепенелый, застылый. Но поднимется солнце, пригреет чуть - и он оживёт. Зашевелится, разомнёт замлевшие лапки - и снова в путь! Так и идёт: светит солнце - бежит всё вперёд и вперёд. А накроет тень - съёжится и лежит. Лежит и ждёт терпеливо, авось тепло опять воскресит, чтоб снова продолжить путь! Бежит и лежит, лежит и бежит...
Он стучал клюкой по деревьям всё тише, всё дальше. Я вышел во двор и долго стоял, вглядываясь и вслушиваясь. В воздухе плыл шорох. Уху знакомо шуршание трав, кустов и ветвей. Но сейчас шуршало ни на что не похоже. Казалось, шуршит сам воздух. Шуршит и чуть слышно позванивает. На смену морозу пришла оттепель. Я вытянул в темноту ладонь. В ладонь стали покалывать крохотные иголочки.
Ничего было не видно, но что-то творилось в лесу. Утром все увидели: снег заковала хрустящая глазурная корочка. Ветви берёз и хвоя сосен оделись в стеклянные чехольчики. Всё похрустывает и позванивает, как обёрнутое в скрипучий целлофан. Стены, заборы оплыли матово-голубым льдом. Сыплет мелкая водяная пыль. Невидимые капельки, не долетая до земли, замерзают в льдинки. Льдинок тоже не видно, но слышно - шорох и звон! Сыпучий снег стал гремучим. Глазурная корочка с грохотом проламывается и рушится под сапогом.
В проломах - белые битые черепки. Всё шуршит, хрустит и звенит. Звонкий весенний денёк! На разный лад и манер. У одних так и слышится: "Дважды два, дважды два, дважды два! А п р е л ь На всех снежных полях рыжие пятна - проталины. Это апрельские веснушки. День ото дня их всё больше и больше. Не успеешь и глазом моргнуть, как все эти маленькие веснушки сольются в одну большую весну. Всю долгую зиму в лесах и полях пахло снегом.
Сейчас оттаяли новые запахи. Где ползком, а где на лёгких струйках ветра понеслись они над землёй. Чёрные пласты оттаявшей пашни, как чёрные гряды волн, пахнут землёй и ветром. В лесу пахнет прелыми листьями и нагретой корой. Запахи сочатся отовсюду: из оттаявшей земли, сквозь первую зелёную щетинку травы, сквозь первые цветы, похожие на брызги солнца. Струйками стекают с первых клейких листочков берёз, капают вместе с берёзовым соком. По их невидимым пахучим тропинкам торопятся к цветам первые пчёлы и мчатся первые бабочки. Зайчишки так и шмыгают носами - чуют зелёную травку! И сам не удержишься, сунешь нос в ивовые барашки. И станет твой нос жёлтым от липкой пыльцы.
Быстрые лесные ручьи впитали в себя запахи мхов, старой травы, лежалых листьев, тяжёлых берёзовых капель - и понесли по земле. Запахов всё больше и больше: они всё гуще и слаще. И станет скоро весь воздух в лесу - сплошной запах. И даже первая зелёная дымка над берёзами покажется не цветом, а запахом. Веснушки-проталинки слились в весну. Застряли на островке Лисица и Заяц. Мечется Заяц по островку, приговаривает: - Впереди вода, позади Лиса - вот положение! А Лиса Зайцу кричит: - Сигай, Заяц, ко мне на бревно - не тонуть же тебе! Островок под воду уходит. Прыгнул Заяц к Лисе на бревно - поплыли вдвоём по реке.
Увидела их Сорока и стрекотнула: - Интересненько, интересненько... Лиса и Заяц на одном бревне что-то из этого выйдет! Плывут Лиса и Заяц. Сорока с дерева на дерево по берегу перелетает. Вот Заяц и говорит: - Помню, до наводнения, когда я в лесу жил, страсть я любил ивовые ветки огладывать! До того вкусные, до того сочные... Не поверишь, Заяц, целиком их глотала, даже косточки не выплёвывала! Подлетела к бревну, на сучок села и говорит: - Нет на бревне вкусных мышек. Придётся тебе, Лиса, Зайца съесть! Кинулась голодная Лисица на Зайца, но бревно окунулось краем - Лиса скорей на своё место.
Закричала на Сороку сердито: - Ох и вредная же ты птица! Ни в лесу, ни на воде от тебя нет покоя. Так и цепляешься, как репей на хвост! А Сорока как ни в чём не бывало: - Теперь, Заяц, твоя очередь нападать. Где это видано, чтобы Лиса с Зайцам ужились? Толкай её в воду, я помогу! Зажмурил Заяц глаза, бросился на Лису, но качнулось бревно - Заяц назад скорей. И кричит на Сороку: - Что за вредная птица! Погубить нас хочет. Нарочно друг на друга науськивает!
Плывёт бревно по реке, Заяц с Лисой на бревне думают. Иногда даже ласкало их, оттеняя синью и посыпая блёстками. А теперь, когда поднялось высоко, прямо осатанело. Терпеть не может Следов: стирает, портит и искажает. И стирает, как резинкой с бумаги. И топит следы и плющит, растягивает вкривь и вкось. Идёт спор. Как в песенке: - А мы просо сеяли, сеяли! С каждым днём Следы всё слабее и хуже, всё расплывчатее и неопределённее. Солнце берёт верх.
Солнце высоко стоит. Ему приходилось держать в клетках чижей, чечёток, снегирей, синиц, щеглов, клестов, зябликов. А сегодня вышел Ванятка из школы и видит: на краю снеговой лужи сидят три совершенно незнакомые птички ростом с воробья. Одна чёрная, другая коричневая, а третья вовсе рыжая. Прыг-прыг-прыг - по гузку, по самый хвостик - в лужу, и ну купаться! То грудку окунут в воду, то на задок присядут и бьют, бьют тупыми крылышками по воде, трепыхаются в ней. Брызги над ними как фейерверк: в каждой капельке - искорка солнца. Выскочили из лужи и, встряхнув мокрые крылышки, взъерошенные, перелетели на песчаную дорожку. И - вот глупыши! Песок к перу липнет - измазались все!
Не поймёшь, какого и цвета стали. Скоро так песком облипли, что и летать не могут. По земле поскакали. Прыг-дрыг-скок - и опять в лужу! Опять над ними солнечный фейерверк, да ещё радуга в брызгах. Моются, стараются. Выкупались, вымылись - и выскочили на бережок. Ванятка так и ахнул: - Воробьи! Все трое - обыкновеннейшие воробьи! Все трое серенькие, свеженькие такие, чистенькие.
А вот вода в луже стала грязной... Понял Ванятка: воробьи так за зиму измазались, что и на себя стали не похожи. Это они сейчас в бане мылись, зимнюю грязь с себя смывали. С песочком тёрли! Чёрный сажу смывал: он всю зиму в дымовой трубе ночевал. Коричневый - спал в сыром дупле, в гнилой трухе вымазался.
Хочешь увидеть их — поторопись. А то дунет ветер — поминай как звали! Почему весна «лазоревая»? Весеннее небо отливает синевой и нежной голубизной.
Поэтому и называют весну лазурной. А ещё есть птичка — синичка-лазоревка. Посмотри на неё, и ты сразу поймёшь, что такое лазурь. У неё лазурью отливают крылья, хвост и шапочка. Спинка — изумрудная, а грудь и брюшко — золотистые. Синица-лазоревка А настоящий медведь в берлоге с боку на бок переворачивается? Есть пословица: солнце — на лето, зима — на мороз. Середина января — середина календарной зимы. Селяне всегда стремились как-то отметить это событие и придумывали приметы, в том числе и про медведя, который переворачивается на другой бок. Медведь спит сладким сном и не думает переворачиваться.
Если бы он даже захотел это сделать, вряд ли бы у него получилось. Берлога медвежья тесна. Никаких хоромов перед спячкой медведь себе не готовит. Втиснется кое-как и — всем спокойной ночи! Как Медведя переворачивали Натерпелись птицы и звери от зимы лиха. Что ни день — метель, что ни ночь — мороз. Зиме конца-краю не видно. Разоспался Медведь в берлоге. Забыл, наверное, что пора ему на другой бок перевернуться. Есть лесная примета: как Медведь перевернётся на другой бок — так солнце повернёт на лето.
Лопнуло у птиц и зверей терпение. Пошли Медведя будить: — Эй, Медведь, пора! Зима всем надоела! По солнышку мы соскучились. Переворачивайся, переворачивайся, пролежни уж небось? Медведь в ответ ни гугу: не шелохнётся, не ворохнётся. Знай посапывает. Ау, Михайло Потапыч!
Вот птица не птица, зверь не зверь: пальцем тронь - рассыплется в прах. Белые медведи и белые совы. Зайцы, куропатки, белочки. Сидят, лежат и висят. Полон лес диковинных птиц и зверей. Хочешь увидеть их - поторопись. А то дунет ветер - поминай как звали Не тот ответ на вопрос, который вам нужен?
Автор показывает красоту леса, нетронутого человеком. Его наблюдения за жизнью леса описаны в рассказах и несут одну мысль, любите природу! Оцени ответ Не нашёл ответ?
Основное меню
- Читать книгу Лесные тайнички (сборник) Николая Сладкова : онлайн чтение - страница 1
- Актуальное
- Книги автора Сладков Николай Иванович читать онлайн бесплатно 9 книг
- Помогите пожалуйста!!!!!!!!!!!Изложение «Январь» Н. Сладков. Заранее ОГРОМНОЕ СПАСИБО!!!!!!!!
- Рассказы про животных для школьников
«Загадки в лесу – на каждом шагу»
- Дополнительное меню
- Подскажите основную мысль текста "Январь" Н. Сладков
- Сладков Н. И. "Солнцеворот". Обсуждение на LiveInternet - Российский Сервис Онлайн-Дневников
- Январь - читать онлайн
- Сладков + | Дзен
- Оставить комментарий
Сладков Николай. Лесные сказки
| Рассказы Николая Сладкова для школьников | Николай Иванович Сладков родился в 1920 году в Москве, но вся его жизнь прошла в Ленинграде и в Царском Селе, славящемся великолепными парками и живописными рощами. |
| Лесные тайнички (сборник) | Читать онлайн книгу «Лесные тайнички (сборник)» автора Николая Сладкова полностью, на сайте или через приложение Литрес: Читай и Слушай. |
| Николай Сладков — Январь: Рассказ | Николай Иванович Сладков (1920 — 1996) — русский советский писатель, автор более 60 книг о природе, военный топограф. |
| Николай Сладков "Январь" | Я сказал папе: – Папа, купи мне грушу! – Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку. |
| Рассказы Николая Сладкова для школьников | Сладков Николай Иванович МЕДОВЫЙ ДОЖДЬ. В ЛЕСАХ. В лес принято ходить за чем-то: по грибы, по ягоды, на охоту. |
Лесные тайнички. С вопросами и ответами для почемучек
Сладков Н.И. Медовый дождь. В Избранное. Рассказы Николая Сладкова учат бережно относиться к живой природе, охранять беспомощных перед человеком обитателей леса. Главная мысль рассказов Сладкова — нет ничего лучше в. Рассказ Николая Сладкова. Январь? месяц больших молчаливых снегов. Прилетают они всегда вдруг. Вдруг ночью зашепчутся, зашепчутся деревья? что-то творится в лесу. Рассказы для младших школьников. Рассказы о поведении птиц и животных зимой. Рассказы о зимней жизни в лесу. Рассказы Сладкова и Скребицкого. Слушать песню Николай Сладков – Январь онлайн или скачать mp3 в хорошем качестве 320 kbps на телефон (андроид, айфон) вы можете на сайте Получите быстрый ответ на свой вопрос, уже ответил 1 человек: Подскажите основную мысль текста.
Урок по теме: "Комплексный анализ текста Н.Сладкова "Январь. Белые фигурки"
Читаем книгу Н. Сладкова 'Лесной календарь'. 'Январь', часть 1. "Сорочьи тараторки" Беседа 1 " Январь месяц молчаливых снегов" по Николаю СладковуПодробнее. Николай Сладков Январь. 646. Слушать онлайн Скачать На звонок. Скачать Николай Сладков – Январь. Январь-2. слушать (МБ) й Бианки, Николай Сладков, Святослав Сахарнов, Эдуард Шим, Нина Павлова, Алексей Ливе - Вести из леса. О сервисе Прессе Авторские права Связаться с нами Авторам Рекламодателям Разработчикам. А настоящий медведь в берлоге с боку на бок переворачивается? Есть пословица: солнце – на лето, зима – на мороз. Середина января – середина календарной зимы. Найдите правильный ответ на вопрос«Подскажите основную мысль текста "Январь" Н. Сладков » по предмету Литература, а если вы сомневаетесь в правильности ответов или.
Сладков «Лесные сказки» краткое содержание, главная мысль, герои какие?
- Жизнь путешественника и писателя
- Первая чеченская война. Сладков+. Январь 1995, Грозный. Часть 6
- другие песни от: Николай Сладков
- другие песни от: Николай Сладков
- Скачать Николай Сладков – Январь | Скачать mp3 бесплатно, слушать онлайн музыку - [HOST]
- История лисы с серебряным хвостом
Рассказы Николая Сладкова
Это возможность до сих пор путешествовать по горам и пустыням, степям и лесам, заново пройти по старым тропам с умудрённой годами головой», – писал Николай Сладков. Январь − месяц больших молчаливых снегов. Прилетают они всегда вдруг. Вдруг ночью зашепчутся, зашепчутся деревья − что-то творится в лесу. Николай Сладков – Рассказы и сказки (чит. ов)-3. (слушать онлайн) (скачать). «Адекватный харьковчанин» для «Сладков +». Речь идет о подготовке населения Харькова и области к приходу России. Сладков Николай. Лесные сказки. Николай Сладков, москвич по рождению, всю свою жизнь прожил в Ленинграде.
Николай Сладков "Январь"
Разузнайте-ка лучше сами. Не всё же вам готовенькое в рот класть! Бывают такие, что прямо пойдёшь — назад не вернёшься, налево пойдёшь — в чащобе заблудишь, направо пойдёшь — в болоте увязнешь. Ну их, такие дорожки-то! Но бывают в лесу и другие. Такие бывают, что пройдёшь по ней раз да на всю жизнь и запомнишь.
И опять к ней вернёшься. Вот было однажды. Шёл я по лесной дороге и держал в руке листок. Простой листок из тетрадки. На листке написано: «Там, где развилка на Звениречку и Васильки, — кричит дергач».
Я стою на развилке. В клинышке, между дорогами, птица кричит: «Зря-зря! У которой поёт зарянка — в болото заведёт, а у которой теньковочка — выведет к Василькам». Теньковка около отвилка поёт. Поёт-выговаривает: «те-тень-ка, те-тень-ка!
И столбов ставить не надо. Придумываю, как я отвечу прохожему, если он спросит меня про путь. Совсем в лесу закружился». И я отвечу: «Это проще простого. В лесу не то что в городе.
В городе и смотреть надо, и встречных расспрашивать. А тут только слушать. Идите всё прямо до той развилки, у которой дергач крякает. Сворачивайте направо и шагайте до тропинки с теньковкой. По этой тропинке всё прямо и прямо, пока не услышите овсянку.
От овсянки налево — тут вам и Васильки». Что за чудо-дорожка! Идти да идти по такой: и прямо, и налево, и направо! И я до овсянки дошёл. Сидит на ветле сгорбившись и распевает: «Неси-неси-неси не труси-и!
Здорово, что ни говори! Прочитал на листочке и шагай — не заблудишься. Лучше всякого путеводителя. Лучше, потому что любой путеводитель быстро стареет. А песни никогда не стареют.
А теперь пора открыть маленькую тайну. Записи-то на листке сделал я сам, только много-много лет назад. И вот, после долгой разлуки, снова вернулся в родные места. Нашёл старую дорогу, но перекрёстки все позабыл. Так и плутал бы по перекрёсткам, если бы не птицы да не листок с полинялыми буквами.
А теперь вышел без запинки. Птицы песенками указали путь. Только пели теперь, конечно, уже правнуки тех, что пели тут когда-то. Они остались верными месту. Никакие другие указатели не продержались бы в лесу такой срок.
Как ясно представил я себя мальчишкой, который шёл тут с блокнотом давным-давно, слушал птиц и записывал свои первые наблюдения! Стало радостно: я вернулся, я тоже остался верным своей лесной дороге. И опять скрипело дерево о своей серой древесной жизни. Сколько отшумело тысячелетий, пока в глухом лесу, рядом с мёртвым скрипом деревьев; родился настоящий, живой голосок? Сначала, наверное, и он был вот таким же нудным, робким и слабым, как этот скрип.
Волны накатывались и накатывались, а дерево всё скрипело и скрипело. И я уснул. Проснулся я не от шума, а от тишины. Ветер утих, замолчало дерево, и стало слышно, как падают с ёлки сухие хвоинки. И вдруг дерево запело!
Сперва тихо и робко, а потом всё смелее и громче. Запело живым голосом, и звуки неслись не с ветвей, а изнутри ствола, из самой древесной сердцевины. Дерево верещало, стрекотало, что-то выкрикивало — дерево пело! Это был не сон. Было утро, и я видел, как ленивым колечком поднимался с лесной полянки туман.
Росинки стреляли в солнце синими и красными стрелами. А на сучке зевал и потягивался дятел. Может, вот так когда-то и родился в лесу живой голос?.. Не хотелось вставать, а ещё больше не хотелось самому разрушать тайну поющего дерева. Тайну разрушил дятел.
Как волшебную палочку, поднял он вверх свой длинный нос, качнул головой и громко крикнул. И дерево, в ответ на крик, вдруг запищало, завопило отчаянно и нетерпеливо. Оно уже не пело: оно кричало, звало, торопило, просило и умоляло. У каждой загадки — своя отгадка. В дереве дупло, в дупле — гнездо, а в гнезде — дятлята.
Всю ночь дерево качало их и баюкало, песни им лесные скрипело. Утром пришёл их черёд, и понеслось из дерева настырное и голодное верещание. Много тысячелетий слышался в лесу унылый скрип. Но когда-то зазвучал в нём первый живой голосок. И может, вот так же зазвучал на рассвете, в дупле, под надёжной защитой какого-то дерева.
Один аппетит хоть куда. Раньше от мягкой гусенички нос отворачивал, а теперь и колючему жуку бы рад. По вечерам, бывало, все садились рядком, крылышко к крылышку, весело и тепло. А сейчас один, страшно и холодно. Зовёшь — не отзываются, кричишь — молчат.
Вон сколько птиц в лесу, а ты как в пустыне. Но повезло сироте: увязался он за семьёй славок. С куста на куст с ними перепорхнул и стал своим. Пискнул — ответили. Рот разинул — сунули в рот.
Стал он у славкиных детей вроде няньки. Чуть холодно — они к нему. Сядут рядком — всем тепло. Старым-то славкам с малышами возиться некогда: едва успевают для них корм добывать. Так и стал приёмыш жить.
Совсем другое дело теперь. Не только жук — и гусеничка перепадает. Спит со всеми, крылышко к крылышку. Крикнет — ответят, позовёт — отзовутся. Не то что один в лесу.
Сытно, тепло и весело. Клюв твердеет, крылья растут. Чего ещё птенцу надо? Испугалась белка на ёлке — выронила из лапок шишку. Упала шишка — угодила зайцу в лоб.
Сорвался заяц с лежки — помчался в гущину. На тетеревиный выводок наскочил — переполошил всех до смерти. Сойку из-под кустов выпугнул. Сороке на глаза попался — та крик подняла на весь лес. У лосей уши чуткие, слышат: сорока стрекочет!
Не иначе — охотников видит. Пошли лоси по лесу кусты ломать! Журавлей на болоте вспугнули — те закурлыкали. Кроншнепы закружили, засвистели уныло. Остановился медведь, насторожил уши.
Недоброе творится в лесу: белка стрекочет, сорока и сойка трещат, лоси кусты ломают, болотные птицы кричат тревожно. И позади кто-то топочет! Не уйти ли подобру-поздорову? Рявкнул медведь, уши прижал да как даст стрекача! Эх, знать бы ему, что позади-то заяц топотал, тот самый, которому белка шишкой в лоб угодила.
Так сам себя медведь напугал, сам себя из тёмного леса выгнал. Одни следы на грязи остались. Всю жизнь на одном месте лежишь, ничего-то не видишь и не знаешь. А я на далёком Юге была, много чудес видела! Промолчал Камень.
Пролетал зимой над поляной Свиристель хохлатый, увидел Камень полузасыпанный и просвиристел: — Глупый ты, Камень! Всю жизнь на одном месте торчишь, ничего не видишь. А я на далёком Севере вырос, много чудес видел! Опять промолчал Камень, но про себя подумал: «Больше вашего я видел, хвастунишки пернатые! Зимой ко мне Север сам в гости приходил, а летом — Юг.
Знаю я и жару и мороз. Видел лес и зелёным и белым. Знаю я и тебя, Иволгу, птицу летнюю, и тебя, Свиристель, птицу зимнюю. А вот вы-то на одной земле каждый год бываете, а друг друга не видели! Тоже мне путешественники знаменитые!
Оно тихое и почти бесцветное — серое в сумерках. Вдоль прибойной полосы чёрным строем, как солдатики, сидят бакланы. Я выстрелил по строю картечью. Бакланы разом, как по команде, взмахнули крыльями и полетели в море, трогая концами крыльев тихую воду. Но один остался на берегу.
Я подошёл, поднял его за чёрные, холодные и мокрые перепончатые лапки. Голова баклана беспомощно моталась на длинной шее. Он был убит наповал. Я сел на песок и стал рассматривать новую для меня птицу. Вертел баклана в руках, дул ему под перо.
Потом вынул циркуль-измеритель и измерил бакланий клюв, лапу, крыло и хвост, чтобы позже точнее определить его по определителю. Цвет баклана был чёрный, то с зелёным, то с бронзовым отливом. Особенно хороши были глаза: косые, изумительного зелёного, малахитового цвета. Долго я возился с мёртвым бакланом. Вставало солнце.
Лучи его будили всё живое. Проник луч в траву, и закопошились в траве разные жучки: усатые, горбатые, мохнатые. Пригрел луч цветочный бутон — бутон шевельнулся, тихонько раскрылся, как синий глазок. В бутоне букашки ночевали, расправили на солнце крылья и улетели. Просыпалось и море.
Я отложил птицу: море на восходе всего прекрасней. Горизонт посинел. Ближе протянулись по морю полосы лазури, ещё ниже — лиловые, потом зелёные, как бакланьи глаза, и даже бронзовые, как отблеск бакланьего пера, — там, где было мелко и проглядывал песок дна. А с синего горизонта побежали по морю белые весёлые барашки. Не оторвал бы я глаз от моря, если бы не сильный шум позади.
Оборачиваюсь и вижу: мёртвый баклан ожил! Хлеща крыльями, он бежал по жёлтому песку к морю, на ходу выплёвывая рыбу. Птицы-рыбоеды всегда так делают, когда хотят облегчить свой полёт. Этот воскресший обжора выплюнул тридцать бычков — чуть не килограмм рыбы! И полетел в море, сшибая чёрными крыльями белые гребешки волн.
Вот он сел на воду и закачался на волнах. Уж не оживил ли и его солнечный луч? Конечно, нет. Просто картечина чиркнула по голове и оглушила, и баклан «потерял сознание». Ну а отлежался на ветерке, солнышком его пригрело, он и «ожил».
Я не жалел. Мясо баклана не ахти какое — рыбой пахнет. Шут с ним! Что-то чавкающее, мокрое, грязное. Ни присесть, ни прилечь.
Хлюпь и зыбь под ногами. Жара и одуряющий запах. Рои назойливой и липкой мошкары над головой. Но бывают болота другие — неправдоподобной, удивительной красоты. Вот такие, о каком я сейчас расскажу.
Ночью я с трудом продирался по раскисшей чмокающей тропе сквозь кусты и тростник. Хлябь становилась всё жиже и глубже. Чёрной нефтью заблестела открытая вода. Дальше ночью идти было нельзя. Я прислонился спиной к коряжистой иве, шатром окунувшей плакучие ветви в чёрную воду, и задремал.
Можно и стоя спать, если только чуть-чуть приспособиться.
Птичка маленькая, да крыльями и большой птице громко не спеть. Вот и выбрал певец для странных песен своих время, когда в лесу все молчит. Все проснулись, но голоса не подали, прислушиваются и молчат. Только в это короткое время смены ночи и утра и можно услышать такую тихую песенку.
А запоют дрозды и заглушат всё звонкими свистами. Кто-то маленький, безголосый, кто умеет петь только крылышками, выбрал это время ночной тишины, торопится заявить о себе. Много весенних ночей провёл я в лесу, но больше ни разу такой песни не слышал. И в книгах о ней ничего не нашёл. Загадка так и осталась загадкой - крошечной волнующей тайной.
Но я всё надеюсь: вдруг снова услышу? И на чёрные еловые острова на глухих моховых болотах смотрю теперь совсем по-особому: там живёт тот, кто умеет петь крыльями... В короткие мгновения тишины он торопливо носится вокруг чёрного острова и отбивает крыльями такт: так-так, так, так, так! И кто-то, конечно, внимает его странной песне. Но кто?
Великан Иду я по лесу, ничего худого не замышляю, а все от меня шарахаются! Чуть караул не кричат. Кто даже молча орёт. Наше ухо хорошо слышит только то, что надо нам. А что не надо, что не опасно - в одно ухо входит, в другое выходит.
А кому мы сами опасны- для тех наше ухо и вовсе глухо. И вот во всё горло орёт вокруг разная мелюзга на своём писклявом ультразвуке - караул, помогите, спасите! Не вставлять же специально для такой мелюзги слуховую трубку в ухо. Ещё чего! А ведь для многих в лесу мы сказочные великаны!
Ты только ногу занёс, чтобы шагнуть, а над кем-то твоя подмётка нависла, как грозовая туча! Мы в лесу по живому шагаем, проносимся, как циклон, как тайфун. Если снизу на нас смотреть - мы что скала до неба! И вдруг эта скала обрушивается и с рёвом и гиканьем начинает кататься. Ты-то просто радуешься, в траве валяешься, ногами дрыгаешь и хохочешь, а под тобой всё живое в лепёшку, всё изломано, исковеркано, всё в труху.
Ураган, буря, шторм! Стихийное бедствие! А руки твои, а рот, а глаза? Птенчик притих, прижался. Ты к нему от души добрые руки протянул, ты хочешь ему помочь.
А у него от страха глаза закатываются! Сидел себе спокойно на кочке, а с неба вдруг гигантские щупальца протянулись со скрюченными когтями! И голос гремит, на гром похожий. И глазищи как блистающие молнии. И развёрстая красная пасть, а в ней зубов, как яиц в лукошке.
Не хочешь - глаза закатишь... И вот иду я по лесу, ничего худого не замышляю, а все пугаются, все шарахаются. И даже гибнут. Что ж, теперь и в лес из-за этого не ходить? Уж и шагу шагнуть нельзя?
Или под ноги сквозь лупу смотреть? Или рот прикрывать повязкой, чтоб ненароком мошку не проглотить? Что ещё делать прикажете? А ничего! И в лес ходи, и валяйся в траве-мураве.
Загорай, купайся, спасай птенцов, собирай ягоды и грибы. Одно только помни. Помни, что ты - великан. Огромный сказочный великан. А раз ты огромный- не забывай о маленьких.
Раз сказочный - изволь-ка быть добрым. Добрым сказочным великаном, на которого в сказках всегда надеются лилипутики. Только-то и всего... Чудо-зверь Иду я по лесу, а навстречу ребята. Увидели мой раздутый рюкзак, спрашивают: Грибов нет, ягоды не поспели, чего вы насобирали?
Прищуриваюсь загадочно. Зверя,- отвечаю,- поймал! Вы такого в глаза не видели! Ребята переглядываются, не верят. Мы,- говорят,- всех зверей знаем.
Так угадайте! И угадаем! Только какую-нибудь примету скажите, хоть самую маленькую. Пожалуйста,- говорю,- не жалко. Ухо у зверя...
У какого зверя медвежье ухо? У медведя, понятно. Но не медведя же я в рюкзак посадил! Медведь не поместится. Да и попробуй посади-ка его в рюкзак.
А глаз у зверя... Тут все рассмеялись и загалдели. Решили, что я их разыгрываю. А я ещё поддаю: Не нравятся вам гусиные, приставьте лапки кошачьи. И лисий хвост!
Обиделись, отвернулись. Ну так как? Не спеша снимаю рюкзак, развязываю завязки и вытряхиваю... А в траве и вороний глаз, и медвежье ухо, гусиные и кошачьи лапки, и лисий хвост, и львиный зев. И другие травы: мышехвостник, лягушечник, жабник...
Показываю каждое растение и рассказываю: это от насморка, это от кашля. Это от синяков и царапин. Это красивое, это ядовитое, это душистое. Это от комаров и мошек. Это- чтоб живот не болел, а это - чтоб голова была свежая.
Вот какой «зверь» в рюкзаке. Слышали о таком? Слышать не слышали, но теперь представили. Распластался чудо-зверь по лесу в шкуре своей зелёной, притаился: слушает медвежьим ухом, смотрит вороньим глазом, помахивает лисьим хвостом, шевелит кошачьими лапками. Лежит загадочный зверь и помалкивает.
Ждёт, когда его разгадают. Кто хитрей? Иду я по лесу и радуюсь: я тут хитрее всех. Всех насквозь вижу! Вальдшнепиха взлетела, притворилась подбитой, не то бежит, не то летит - отводит.
Да так похоже, что хитрая лиса и та бы увязалась за ней. Но меня этими птичьими приёмчиками не проведёшь! Я-то знаю: раз осторожная птица рядом мечется, то неспроста. Птенцы её тут затаились, и она отводит от них. Но мало знать, надо ещё суметь их увидеть.
Вальдшнепы - цвета сухих листьев, посыпанных старой хвоей. Можно перешагнуть и не заметить: умеют затаиваться. Но тем более лестно высмотреть таких невидимок. А увидишь - глаз не отвести, до того симпатичные! Топчусь осторожно - не наступить бы!
Ага - один лежит! Припал к земле и глаза закрыл. Все ещё надеется меня провести. Нет, голубчик, попался, и нет тебе спасения! Шучу, конечно, ничего плохого ему не сделаю - полюбуюсь и отпущу.
Но будь на моем месте лисица... Ведь у него всего два способа спасения: затаиться или бежать. А третьего не дано. Попался, попался, голубчик! Раз не сумел затаиться - не сумеешь и убежать.
Шаг, ещё шаг... Что-то метнулось над головой, я пригнулся и... Что же произошло? А то, что мать-вальдшнепиха села верхом на птенца, стиснула его сбоку ножками, подняла в воздух и унесла! Вальдшнепёнок-то уже тяжёлый, мать тащила его с трудом.
Казалось, летит неуклюжая грузная птица с двумя носатыми головами. В стороне птица плюхнулась и распалась на две - птицы разбежались в разные стороны! Вот тебе и не дано третьего! Остался я без «добычи». Из-под носа её унесли.
Хоть я и хитрый, да в лесу и похитрее есть! Доверие Иду я по лесу, хлюпая по болоту, пересекаю поле - везде свои птицы. И по-своему ко мне относятся: одни доверяют, другие - нет. И доверие их можно измерить... Чибис - на сорок, кукушка - на шестьдесят, сарыч - на сто, кроншнеп - на сто пятьдесят, а журавль - на триста.
Вот и понятна - и даже видна! Плиска в четыре раза доверяет больше, чем дрозд, дрозд - в пятнадцать раз больше, чем журавль. Может потому, что человек для журавля в пятнадцать раз опаснее, чем для дрозда? Есть тут над чем призадуматься. Ворона в лесу доверяет охотнику только на сотню шагов.
А вот трактористу в поле - уже на пятнадцать. А у горожан в парке, которые её подкармливают, она чуть ли не из рук куски берёт. Значит, всё зависит от нас. Одно дело мы в лес с ружьём, а другое - с куском. Да даже и без куска, но хотя бы без палки.
Видели диких уток на городских прудах? Дроздов и белок, живущих в парках? Это мы с вами становимся лучше. И потому нам доверяют больше. В лесу и в поле.
На болоте и в парке. Упорные одуванчики Выхожу раз на поляну - вся поляна забросана одуванчиками! Кто-то наткнулся на эти золотые россыпи, глаза разбежались, руки зачесались - давай рвать и метать. А нарвали - куда этакие охапки девать? Руки липкие, рубахи соком испятнаны.
Да и не те это цветы, чтобы их в вазы ставить: пахнут травой, на вид неказистые. И уж очень обыкновенные! Растут везде, всем примелькались. Сгребли венки и букеты в кучу и выбросили. Всегда как-то не по себе, когда видишь такое разорение: перья ли растерзанной птицы, ободранные ли берёзы, раскиданные муравейники...
Или брошенные цветы. Птица кого-то песнями радовала, берёзы радовали белизной, цветы - запахом. И вот всё разорено и загублено. Но скажут: подумаешь, одуванчики! Это не орхидеи.
Сорняками числятся. Может, и в самом деле ничего в них особенного и интересного? Но ведь радовали же они кого-то. А теперь... Одуванчики радовали и теперь!
И удивляли. Через неделю я снова оказался на той же поляне - сваленные в кучу цветы были живы! Шмели и пчёлы, как всегда, собирали с цветов пыльцу. А сорванные цветы прилежно, как делали это при жизни, утром открывались и закрывались вечером. Одуванчики просыпались и засыпали как ни в чём не бывало!
Через месяц я вышел на поляну перед грозой - одуванчики были закрыты. Жёлтые венчики сжались в зелёные кулачки, но не завяли: они закрылись перед дождём. Обречённые, полуживые, они, как им и положено, предсказывали погоду! И предсказывали точно, как в свои самые лучшие цветущие дни! Когда гроза отгремела и солнце затопило поляну, цветы раскрылись!
И это им было положено - цветы выполняли свой долг. Но уже из последних сил. Одуванчики умирали. Им не хватало сил превратиться в пушистые шарики, чтобы разлететься на парашютиках по полянам и прорасти в траве яркими солнышками. Но это не их вина, они сделали, что смогли.
А мы-то считаем одуванчик самым заурядным цветком и не ждём от него ничего неожиданного! Неожиданное везде. Спилили в апреле берёзу, а в мае она распустила листья! Берёза не знала, что уже убита, и делала то, что берёзе положено. Цветок белой кувшинки бросили в таз, и он аккуратно, как и в озере, каждый вечер складывал лепестки и окунался под воду, а утром выныривал и раскрывался.
Хоть часы по нему проверяй! Кувшинка и сорванная «видела», отличала день от ночи. Не за это ли назвали кувшинки «глазами озёр»? Может, они и нас с вами видят? Лес смотрит на нас разноцветными глазами цветов.
Стыдно уронить себя в этих глазах. Все на одного Шагал я по берегу моря и привычно смотрел под ноги - чего только не выбрасывают на берег волны! Посидел на позвонке кита, как на пеньке. Нашёл «рыбий зуб» - клык моржа. Собрал пригоршни ажурных скелетов морских ежей.
Так бы шёл и шёл, да вывел меня из подножного созерцания... Оказалось, что забрёл я на гнездовье полярных крачек, птиц, росточком поменьше голубя и очень похожих на чаек. На вид совсем слабеньких и беззащитных. Но эти «слабенькие»- я знал давно - дважды в году перелетают из Арктики в Антарктиду! Даже для самолёта, склёпанного из металла, такой перелёт не прост.
А какие они «беззащитные», я узнал сейчас... Что тут после подзатыльника началось! Надо мной бушевала метель, трепетали тысячи белых крыльев, пронизанных солнцем, метались вихри из белых птиц. Уши заложило от тысячеголосого вопля. На земле под ногами везде были гнёзда крачек.
И я растерянно топтался между ними, боясь раздавить, а крачки свирепо роились, стрекотали и взвизгивали, готовясь к новому нападению. И напали! Подзатыльники посыпались, как град из тучи, - не укрыться, не увернуться. Верткие разозлённые птицы кидались сверху и телом, лапками, клювом били в спину и голову. Шапка моя слетела.
Я пригнулся, прикрывая затылок руками - да где там! Белые бестии стали щипать за руки, да больно, с вывертом, до синяков. Я испугался и побежал. А крачки гнали меня подзатыльниками, тычками, клевками и улюлюканьем, пока не угнали за дальний мыс. Я спрятался в плавнике, а птичья метель долго ещё бушевала в небе.
Потирая шишки и синяки, я теперь - издали! Что за картина! Бездонное небо и бездонный океан. А между небом и океаном рой белоснежных отважных птиц. Немножко, правда, досадно: всё-таки человек, царь природы, и вдруг от каких-то пичужек заячьими скачками.
Но потом рыбаки рассказали мне, что вот так же - по-заячьи! Вот это другое дело, теперь совсем не обидно! Обоим «царям» надавали по шее. Так им, царям, и надо - не мешайте спокойно жить! И выбросили...
Есть у меня коллекция птичьих перьев. Собирал я их по-разному: поднимал в лесу оброненные пёрышки - узнавал, какие птицы и когда линяют; брал два-три пёрышка от птицы, разорванной хищником,- просвещался, кто на кого нападает. Попадались, наконец, птицы убитые и брошенные охотниками: поганки, совы, нырки, гагары. Тут я для себя ничего нового не узнавал - всем известно, что многие охотники, кто по незнанию, кто по ошибке, а кто и просто чтобы ружьё проверить, палят в первых подвернувшихся птиц. Дома я перья раскладывал на столе, подстелив бумагу, и не спеша их разглядывал.
И это было так же интересно, как перекладывать и рассматривать морские раковины, жуков или бабочек. Так же смотришь и поражаешься совершенству формы, красоте расцветки, изысканности сочетания цветов, в нашем обиходе совершенно не сочетающихся: красного и зелёного, например, или синего и жёлтого. А переливы! Повернёшь перо так - оно зелёное, повернёшь этак - уже синее. А то ещё и лиловое, и багровое!
Мастеровитый это художник - природа. При таком разглядывании - иногда и в лупу! Чаще это просто песчинки. Стоило потрясти пёрышки над бумагой, и песок опадал, образуя на бумаге пыльное пятнышко. Но иные соринки цеплялись так прочно, что их приходилось снимать пинцетом.
А что, если это какие-то семена? Многие птицы - дрозды, снегири, свиристели,- поедая лесные ягоды, невольно разносят по лесу семена рябины, калины, крушины, черёмухи, можжевельника. Рассаживают их тут и там. Почему бы не разносить им на перьях «цапучие» семена? Сколько самых разных семян налипает на птичьи и звериные лапы!
И мы все занимаемся диким посевом, даже не догадываясь об этом. Я продолжил сборы, и скоро у меня набралось с полспичечного коробка разных соринок и мусоринок.
Главная мысль рассказов Сладкова — нет ничего лучше в мире, чем естественная среда обитания. Автор показывает красоту леса, нетронутого человеком. Его наблюдения за жизнью леса описаны в рассказах и несут одну мысль, любите природу!
Легко сказать - ни пылинки. А пылинку ни в коготках не зажать, ни клювом ухватить. Вот вынес в клюве последнюю соломинку, вот выбросил последнее перо. Остался на дне один сор. Пылинки, соринки, шерстинки. Кожица от личинок, перхоть от пера - самая дрянь! Посидел воробей на крыше, затылок лапкой почесал. И в леток! Я стою, жду. Началась в скворечнике возня, послышалось жужжание и фырчание. А из скворечника - из всех щелей! Воробей выскочил, отдышался и опять нырнул. И опять я услышал фырчание, и опять полетела пыль. Скворечник дымил! Что там у него - вентилятор или пылесос? Сам затрепыхался на дне, крылышками забил, погнал ветер, завихрил пыль - сам себе пылесос, сам себе вентилятор! Чист скворечник, как стёклышко. Самая пора свежую подстилку носить. Да поторапливаться, пока скворцы не прилетели. За дятлом долгохвостая синица прилетела - тоже носик помочила. За долгохвостой - лазоревка: три капельки выпила. Улетели птицы - насекомыши собрались. Мухи прилетели. Две бабочки-крапивницы. Все сладкий сок сосут - улетать не собираются. Муравьишка приполз - усами шевелит. Комарик прилетел - долгими ногами в патоке увяз. Может, и ещё кто-нибудь притащился бы, да тут опять дятел - порх! Гости незваные - кто куда. Муравей замешкался - дятлу на язык прилип. Запил дятел кислого гостя сладким соком. А улетел дятел - гости опять тут как тут. За долгохвостой синицей лазоревка. За лазоревкой - мухи и бабочки. За бабочками комарик. За комаром - муравей. Гости не гордые. Хоть и незваные, а хочется им сладенького. Кому сладенького-то не хочется? Это были лебеди-кликуны, белые, как морская пена, с тонкими строгими шеями и литыми из золота клювами. Тут и там в небе белые косяки: напряжённо вытянутые шеи, мерные взмахи крыльев. С неба, с воды, со льдин звучат неумолчные лебединые голоса. В них тонет всё: звон торопливых утиных крыльев, ленивый гогот гусей, заунывные посвисты кроншнепов и радостные взвизги чибисов. Несколько лебедей сплылись клюв в клюв, потом разом вытянули шеи вверх, раскрыли клювы и затрубили. Хлещут белые крылья, взбивая кипучую пену, всплескивая каскады воды. Огромная кувшинка-лилия на воде из белых тел - лепестков и тонких шей - тычинок! Это знаменитый танец лебедей и лебединая песня. Так лебеди встречают весну. Каждую весну останавливаются на болоте для отдыха стаи уток и лебедей. Так было испокон веков, так есть и сейчас. И как бы хотелось, чтобы это осталось и в будущем. Ведь нет больше на земле городов, где бы дикие лебеди встречались на конечной остановке трамвая. Да и на всей-то земле осталось лебедей не так-то уж много. Да и не в том только дело. Что сможет заменить зелёное болотце с белыми лебедями? Не павильон же смеха с кривым зеркалом или площадка для бега в мешках, которые тут хотят выстроить? На берегу - на краю земли! Волны воды и ветра. То потянет теплом и водорослевой прелью, то пахнёт пронзительной свежестью синей воды. Блёклый, захламлённый берег, унылая быль у ног и рядом - перед глазами! Медленные вереницы сказочных птиц с изогнутыми шеями плывут вдоль лазоревой кромки льда. Медленные косяки тянут вдоль сизого бока белого облака. С воды и с неба далёкими колоколами плывут лебединые клики. Клики кликунов-лебедей. Лебеди лежат и стоят на льдинах. Или бегут по воде, натужно устремив вперёд шею и звучно шлёпая широкими чёрными лапами. Взлетев, плывут над водой, плавно загребая под себя струи ветра. И крылья их поскрипывают, как на шарнирах. А то с лёту плюхаются на волны, воздев крылья, как руки, и буруня воду крутой белой грудью. Потягиваются, охорашиваются, перебирают перья. Смотрят на своё отражение. Почему на этих птиц можно смотреть часами? Не задерживается же глаз на вздорных, крикливых утках, суетливо снующих тут же? Есть в этих величавых и медлительных птицах что-то такое, что заставляет всех - от мала до велика! На ноге колечко - знакомый! Шестой год он живёт у меня в скворечнике. Каждую весну он прилетает на скворечник, осматривает его со всех сторон, забирается внутрь, долго там шуршит и ворочается. Потом садится на крышу и негромко поёт. Негромко, но с наслаждением: трещит, пощёлкивает и высвистывает от удовольствия, как разыгравшийся поросёнок. Клюв золотой в небо, глаза закатывает, крылышками разводит. А сам то петухом, то ягнёнком, то кошкой мяукнет, то собачонкой протявкает. Соскучился на чужбине по дому... Потом со скворчихой чистят скворечник, птенцов выводят. Вместе растят, вместе на выгоны улетят с ними. Осенью, перед отлётом, скворец прилетал на скворечник один. Есть у скворцов такое правило: прилетать перед отлётом к гнезду. Посидеть в тишине, пёрышки на солнце почистить, помурлыкать под нос. А потом - на юг. В страны дальние, земли чужие, за синий горизонт. Но чуть весна - мой скворец тут как тут! На скворечнике сидит, песни поёт, крылышками разводит. И колечко на лапке блестит. И так вот уже шесть лет... Шесть раз я говорил ему весной "здравствуй" и пять раз осенью сказал "до свиданья". И стал замечать, что скворец мой постарел. В первую весну, помню, он весь от песен дрожал! Перья на горлышке дыбом. Весь блестит, будто маслом намазанный. В шестую весну смотрю - и глазам не верю. Сидит в летке, чуть только нос высунул. Поёт нехотя: свистнет и помолчит, свистнет и помолчит, будто сам себя слушает. Других птиц не передразнивает, голоса их позабыл, что ли. Свистел, свистел, пригрелся на солнышке - и задремал. И это в разгар пения! Голову свесил, носом "клюёт" и глаза закрыл. Никогда такого с ним не бывало. В шестую осень только раз к пустому скворечнику прилетел. Посидел, помолчал, колечко на лапке потрогал. В шестой раз сказал "до свиданья". Пришла весна. Опять прилетел скворец на скворечник, но не тот, не мой, без кольца. Может, сосед его, может, сын. Молодой, горластый и непоседливый. И блестит, будто маслом намазанный! А старик не вернулся. Где-то ветер перья его разнёс? Прощай, старый скворец, - в последний раз. Здравствуй, молодой, - в первый! Бывает сова-сипуха, сова-неясыть серая, сова ястребиная, сова болотная, сова полярная, сова ушастая... Я неясыть длиннохвостая. Бывает филин тёмный - лесной, бывает филин светлый - пустынный, а ещё рыбный филин бывает... До того всё запутали, что и сами, поди, не разберётесь, кто у вас кто! Пляшут они где придётся, было бы только тепло. Тепло их бодрит, веселит, прямо на воздух поднимает. Где тихо, солнечно, где нагрето - там и площадка для танцев. В тёплых струях легче плясать. Пока на земле ещё снег лежит, пляшут они меж тёплых сосновых ветвей.